Дед промолчал. За него ответил агент секретной службы Ее Величества:
«Один раз — случайность, два раза — совпадение, три раза — тенденция…»
В двенадцатом часу утра Самсут разбудил пронзительный и резкий звонок в дверь. Сколько ни рассказывали вокруг страшных историй про грабителей и всяких проходимцев, сколько ни воспитывали в этом отношении сын и мать, но Самсут так и не смогла приучиться ни игнорировать подобные звонки неизвестно кого, ни пугливо спрашивать из-за двери: «Кто там?» Все это почему-то казалось ей унизительным. К тому же каждый раз за дверью все равно оказывался кто-нибудь из своих: неожиданно вернувшийся сын или соседка, у которой то ли пропал свет, то ли сломался телефон, то ли кончилась соль.
Теперь на лестничной площадке Самсут имела удовольствие лицезреть свою одноклассницу Карину, с которой, почти не разлучаясь, провела два последних года в школе. Правда, впоследствии они виделись редко, однако Самсут относилась к этой своей единственной настоящей подруге все так же трепетно, как и в начинавшейся юности. Карина отвечала ей той же монетой, и потому нечастые встречи их всегда оказывались живым настоящим общением, а не пустыми необязательными разговорами о том о сём. Вместе они составляли забавную пару: тощая, чернявая, как галка, взбалмошная Карина и неспешная, плавная, рассудительная Самсут.
Вот и сейчас Карина, не спрашивая и не ожидая приглашения, влетела в квартиру, словно вихрь.
— Привет, дорогая! Что сидишь, скучаешь? Такой день, слушай, давай собирайся, пошли! Да побыстрей, а не так, как ты обычно!
— Куда? — улыбнулась Самсут.
— Куда-куда, на кудыкину гору! Пошли, говорю, не пожалеешь.
— Давай сначала хоть кофе выпьем, а ты пока спокойно мне все расскажешь, что за спешка такая, что за гонка. А то мало ли, может, мне там будет совсем неинтересно.
— Да что тебе вообще интересно! Сидишь тут в такой день одна, задницу оторвать от дивана не можешь. — Карина заглянула в гостиную. — Ага, и зеркало так и не переставила, лентяйка!
— Перестань, Каринка, давить на больные мозоли. А вообще, ты же знаешь, когда действительно надо, я на подъем легка, и долго меня уговаривать не приходится.
— Как же, не приходится! Всю жизнь уговариваю, уговариваю, никак не уговорю.
— Ах, так ты опять про эту свою армянскую общину? — догадалась с легким разочарованием Самсут.
— И да, и нет. Но сегодня такой день! Эпоха! Эпоха! А ты сидишь тут и киснешь.
— Вовсе я не кисну. Просто у меня на сегодня запланировано очень важное и очень неприятное дело. Вот я и сижу, настраиваюсь на него.
— Ага, давай, рассказывай сказки. С ходу и дело какое-то присочинила.
— Слушай, Каринка, а ты случайно не знаешь, что такое Гамаспюр? — поспешила уйти от опасной темы Самсут.
— Гамаспюр — это цветок из армянских сказок, обладающий чудодейственными свойствами. «О, гамаспюр ты, что, цветя, не вянешь никогда! О, эликсир ты, что целишь все скорби без следа!..» А ты это зачем спрашиваешь?
— Да так, просто в каком-то сканворде слово незнакомое попалось, — соврала Самсут.
— Вот, на идиотские сканворды у нее время есть!.. Всё, вставай, одевайся, а то, не дай бог, опоздаем. А опаздывать никак нельзя, неприлично: сам католикос всех армян в Питер приехал!
Однако эти слова, против всякого ожидания подруги, произвели на Самсут мало впечатления.
— Да, это, наверное, и вправду весьма важное событие, но…
— Никаких «но». Собирайся и пошли…
— Я же тебе сказала — у меня сегодня важное дело.
— Ну и дурная же ты девка! — похоже, не на шутку разозлилась подруга.
— Карина, не сердись, я и в самом деле понимаю, какое это важное событие, и поздравляю. Но все-таки я-то там зачем?
— Да как ты не понимаешь?! Я ведь не ради твоего поздравления к тебе приехала через весь город и в такую жару. Ты должна пойти, просто обязана!
— Зачем?
— Что значит «зачем»? Все наши соберутся.
— Какие наши?
— Ты что, вправду не понимаешь? Все здешние армяне, спюрк.
Самсут искренне рассмеялась.
— Какой такой спюрк? Ай, брось, Каринэ-джан, — продолжая смеяться, проговорила она с деланым южным акцентом. — Какие мы армяне? У тебя вообще неизвестно сколько этой крови, хоть на вид ты прямо из Еревана, а у меня только отец — да и тот полукровка…
— А кто же ты? — вдруг задорно вскинулась Карина, прожигая Самсут своими черными птичьими глазами. — Уж не русская ли?
— Кто его знает? Квартеронка. — Самсут перестала смеяться и задумалась.
Она, вообще, несмотря на свою неторопливость, умела очень быстро переходить от одного настроения к другому.
— Я и сама порой не пойму. Не русская, не армянка, а просто… человек. Живу в Петербурге…
— Еще скажи, новая общность — советский народ! Так это давно проехали, Самсут!
— А чем советский народ был так уж плох?
— Был бы не плох, враз бы не сдох. Все, забудь ты о нем. Пора свое самосознание национальное пробуждать. Да ты только посмотри на себя со стороны!.. Ай, да что с тобой разговаривать! — неожиданно вдруг сбавила обороты Карина. Она посмотрела на прислонившуюся к стене и скрестившую на груди руки подругу и уже не так громко выложила свой последний козырь. — А вот ты тут в своем покое совсем плесенью зарастешь. Слушай, последний раз тебе говорю, там знаешь сколько будет мужиков приличных…
— Ну, вот что, хватит!.. — Самсут оторвалась от стены, явно давая понять, что теперь разговор действительно закончен.