Полукровка. Эхо проклятия - Страница 77

* * *

Спустя час Самсут поняла, что хваленая европейская свобода на этот раз сыграла с ней злую шутку, но проситься обратно в машину все-таки не стала. Стиснув зубы, она все плелась и плелась дальше. И, в конце концов, богиня Афина, вероятно, сжалилась над своей неразумной варварской гостьей; пыль и копоть вдруг начали все отчетливее вновь сменяться синевой неба, пенной зеленью, и в ноздри стал проникать еще далекий, но резкий и пряный аромат. Самсут на секунду даже остановилась, оторвав глаза от окружающих ее зданий, которые также начали заметно меняться. Теперь одни из них выглядели современными, как в глянцевом журнале, а от других отчетливо повеяло той самой легендарной древней историей, картины которой с самого детства заседают в памяти любого европейца манящей красотой легендарной жизни. Новый прилив бодрости повлек Самсут дальше, и вскоре неподалеку впереди она увидела крохотную часовню с победным православным крестом наверху. Тут вдруг произошло удивительное дело: рука ее сама стала подниматься вверх, чтобы перекреститься, хотя подобное действие в Питере ей не пришло бы в голову, даже окажись она в самом храме.

Но молодые люди в машине, вероятно, истолковали ее жест по-своему, нажали на газ и остановились прямо перед ней.

— Извините, миссис. Но впереди еще много километров. Как на нас посмотрит Самвел-ага, если вы так и войдете в Кифисию пешком и в пыли! Нас, честное слово, выгонят с работы! — хором затрещали они на плохом английском с «гэкающим», похожим не то на украинский, не то на грузинский акцент, придыханием. — Очень просим вас, миссис, сядьте в машину!

Самсут, вновь против всякого их ожидания, вдруг охотно повиновалась. Она и в самом деле уже изрядно устала и теперь, утопая в божественно мягком сиденье, поинтересовалась:

— А что это за часовня, там, наверху?

Парочка снова в два голоса ответила:

— Это же Святой Георгий Вравранский, покровитель здешних мест!

— А запах?

Парни переглянулись так, словно она произнесла нечто неприличное.

— Это же алеппская сосна! Сейчас как раз самый разгар сбора смолы.

— А зачем здесь ее собирают?

Парни опять переглянулись.

— Для рецины. Разве вы не знаете, что рецина составляет немалую долю доходов Самвела-ага. Это вся Аттика знает, — быстро добавил один, воровато оглянувшись.

— Но мне говорили, что уважаемый Тер-Петросян — соковый магнат…

Парни громко и дружно хмыкнули и произнесли что-то по-гречески.

Машина между тем уже въезжала в парк, где острый запах сосны сразу сменился легким, прозрачным и упоительным ароматом жасмина. Синева тоже уступила белизне. «Как в раю», — успела подумать бывшая пионерка и даже комсомолка Самсут, когда автомобиль, лихо развернувшись и выбросив из-под задних колес фонтанчики мельчайшего гравия, вспыхнувшего на солнце золотом драгоценных камней, остановился как вкопанный перед белым зданием, волшебно сияющим на фоне синего бассейна.

В первое мгновение Самсут показалось, что перед ней какая-то древняя вилла, изображения которых она не раз видела в журналах. Но затем у нее вдруг возникло другое ощущение. Ей показалось, что она попала на съемочную площадку своего любимого фильма «Бассейн» с Аленом Делоном и Роми Шнайдер в главных ролях. Однако это ощущение быстро сменилось третьим — каким-то неведомым слиянием с вечностью. И бедная варварская гостья Афин просто замерла, потрясенная изяществом и безупречностью открывшегося ей вида.

Представшая ее взорам белая вилла и в самом деле удивительно сочетала в себе древний вид и современную комфортабельность. Пропорции и цвет явно принадлежали первой, обилие же стекла и зеркал — последней. Казалось, что и вилла, и бассейн просто естественным образом выросли из холмов, жасминовых кустов и бирюзового неба. И Самсут никак не удивилась бы, увидь она сейчас, как из-за деревьев выходит какая-нибудь обнаженная наяда, а из-за колонн — греческий юноша в короткой тунике…

* * *

В следующий момент откуда-то из-за виллы действительно послышались голоса, и оба парня, поспешно подав ей руки, как королеву, повели гостью туда, где уже явственно слышался гул множества голосов и звуки какого-то неведомого музыкального инструмента. Самсут стало несколько не по себе — как бы снова не оказаться втянутой в историю. Но она тут же вспомнила открытые, ясные глаза Овсанны и подумала, что от такой девушки не следует ожидать ничего плохого. Но вот навстречу им устремилась целая толпа совсем маленьких детишек, одетых совершенно по-разному, кто в кружевных платьицах, а кто и в национальной одежде. Они с гомоном бежали, падали, тащили друг друга за ручонки и, отчаянно тыкая пальцами в сторону приближавшейся Самсут, вопили на разные голоса:

— Ксена! Гостья! The guest! Der Gast!

Затем, добежав до жертвы, накрыли ее, как волной. Вокруг засверкали румяные щечки, испачканные кремом рты и яркие, как угли, глазенки. И тут-то Самсут весьма пригодилась ее железная выучка, приобретенная в бурных волнах русской школы. Она, ни капли не растерявшись, широко расставила навстречу этой набегающей волне руки, словно желая поймать кого-то. Дети завизжали с удвоенной силой и бросились кто прочь, а кто, наоборот, к ней. К счастью, под ногами был не скользкий линолеум школьного коридора, а ухоженная густая трава, так что Самсут едва ли не с явным удовольствием повалилась навзничь, облепленная малышней.

В следующее мгновение восторженный гул голосов и музыка затихли, и среди внезапно наступившей тишины раздался негромкий, но сочный голос: