Полукровка. Эхо проклятия - Страница 24

Самсут поперхнулась, а к столику подошла малоуклюжая девица, в низком вырезе джинсов которой колыхалась неаппетитная попа. Второй господин в смокинге поднялся и поспешно, словно стараясь побыстрее закончить процедуру, сунул ей в руки красивый пакетик.

— Здесь ваучер и билет, — неохотно проворчал он тоном, каким говорят «следующий» где-нибудь в районном КВД. Зато Лев нажал на столе кнопочку, и грянул туш.

— Тройчанская Татьяна! — На этот раз победительница оказалась постройнее, но зато слишком напоминала библиотечную крысу. Впрочем, реакция «бандита» на новую лауреатку оказалась точно такой же.

На третьей Самсут стало неинтересно, и она уже равнодушно смотрела на цепочку нескладных отроковиц, упитанных матрон и морщинистых бабулек, получавших одинаковые пакеты и зримо обмирающих от счастья. Да, конечно, она ошиблась, поначалу посчитав их ночными бабочками. Но что же не вызывают ее? И Самсут вдруг испытала давно забытое ощущение, когда в школьные годы зачитывали списки тех, кто, например, закончил четверть на «отлично» или кто поедет в лагерь «Орленок», и ты ждешь с замиранием сердца, но уже прошла твоя буква, а тебя все нет, и слезы уже готовы брызнуть из глаз, и мир кажется одной вопиющей несправедливостью, как вдруг чеканный учительский голос все-таки произносит: «Головина Самсут…»

— Головина Самсут!..

* * *

— Парковка запрещена!

Однако адвокат Габузов не первый год жил в этой стране и в этом городе. Более того, он был настоящим аборигеном. А потому он ничуть не смутился, наоборот, продолжая играть в адвоката Шверберга, сделал лицо, именуемое в простонародье «морда кирпичом», и тоном полного безразличия бросил в ответ:

— Ко мне это не относится, я автомобиль местного подъезда.

Однако туча в черной куртке, по всей видимости, оказалась тоже не новичком и не пришельцем. Она никоим образом не растаяла и не побледнела, а разразилась крупным градом в виде отборных ругательств и оклика с усмешкой кому-то в сторону:

— Эй, Петрович, этот рыдван случайно не к тебе?

Сергей Эдуардович изобразил на лице праведный гнев и хотел уже произнести тираду с вкраплениями латыни, вроде того, как долго Катилина собирается испытывать его терпение — однако не успел. Тот, кого нагрянувшая туча назвала Петровичем, откликнулся раньше:

— Гони, гони его в шею! Развелось тут всяких проходимцев.

— Понял? Так что не вешай лапшу на уши и давай катись отсюда, если не хочешь навсегда лишиться своей консервной банки.

Сергей Эдуардович опешил, растерялся и проиграл. Туча нависала уже над самой его головой, изрыгая громы и молнии откровенной злобы. Габузов понял, что денег предлагать нет даже смысла, тем более таких, какие были у него в кармане на пару чашек кофе и, если повезет, то и пару пирожных в таком месте. Связываться же с подобными людьми было себе дороже, и, мысленно чертыхаясь, он полез обратно в машину.

«Несчастного и на верблюде собака укусит», — невесело припомнил он очередную дедову присказку, и день окончательно потерял для него свои краски.

Пока Габузов осторожно выезжал, пропуская то и дело сновавшие здесь, как рыбьи косяки, иномарки, пока искал новое место, чтобы приткнуться, прошло еще не меньше четверти часа. Потом потребовалось еще какое-то время, чтобы успокоиться и снова войти в образ. «И какого черта я не пошел в театральный институт?» — с запоздалым укором себе вздохнул он, снова подходя ко входу с чугунными столбиками.

Но тут на его пути, как в дурном сне, опять возник Петрович.

— А, это ты, скандалист! — Швейцар равнодушно преградил ему вход. — Куда идем?

— Туда! — рявкнул Сергей Эдуардович, которого почему-то больше всего взбесило именно это равнодушие. Если бы швейцар возмутился, разорался, то еще ладно бы, а с равнодушием иметь дело практически бесполезно. Шансы на победу равны нулю. И он из остатков сил взорвался сам — Пропустите! У меня важная встреча!

— А карта гостя у тебя есть? — еще более холодно поинтересовался Петрович.

— Вот тебе карта! — Рука Габузова автоматически полезла во внутренний карман и вынырнула оттуда, на ходу разворачивая коричневую книжечку и суя ее прямо в морду Петровича. — Пропустите, гражданин!

Швейцар, прищурясь, пригляделся и хмыкнул с чувством полного превосходства:

— И что мне твоя ксива? Сказано — пошел вон!

Габузов стушевался. Подвел его многолетний служебный рефлекс. Да, предъявление «корочек» открывало многие двери — но то было раньше, когда «корочки» были прокурорские. А адвокат — ну что такое для всех этих адвокат?

— Вот сволочь! — бессильно огрызнулся Сергей Эдуардович.

— Это кто сволочь?!

Одной рукой швейцар вцепился Габузову в воротник, другой резко хлестнул по щеке. Адвокат ответил тычком в живот, не возымевшим, впрочем, никакого действия — живот был толст и, похоже, непробиваем.

— Он еще рыпается!

Швейцар уже нешутейно саданул Габузова в глаз и стрельнул глазами по сторонам. Ему на помощь уже спешили двое дюжих коллег.

Секунд через двадцать незадачливый адвокат оказался выброшенным на мощеный тротуар. Поднявшись — сначала на четвереньки, — он отряхнулся, одернул одежку, постарался сделать вид, что все это только что произошло не с ним, и деловито пошел к машине.

Он задержался перед одной из зеркальных витрин, придирчиво оглядел себя. Хорош! Губа разбита, под глазом фингал, рубашка разорвана, несколько пуговиц осталось трофеями победившей стороне. Понятно было, что явиться на первое свидание в таком виде было бы не просто смешно — непозволительно. На «джентльмена в поисках десятки» он еще более-менее тянул, но вот на респектабельного охотника за наследством — ни в коем разе.