Полукровка. Эхо проклятия - Страница 19

— Вот ты в церковь не пошла, с нашими знаться не хочешь — почему? — Ответа Карине, конечно, было не нужно. Она и не ждала его, упоенно продолжая: — Неужели тебе никогда не было интересно докопаться до корней, до истоков? — Самсут промычала что-то насчет того, что можно, мол, книжки почитать. — Что твои книжки?! Через книжки не то что нацию — даже человека не поймешь! Все можно познать только через живое общение. А тут надо не только через общение понять другой мир, но создать мир, общий с другими, понимаешь?

— Да зачем? — поинтересовалась Самсут, правда, после событий последних дней уже не столь уверенно.

— Да хотя бы затем, чтобы себя лучше понять, Самсут-сарсах! Себя, свои слабости, свои сильные стороны, мир свой обогатить. Тебе же станет легче, и жизнь полноценней начнется, когда будешь знать, кто у тебя за спиной, какие люди, какие подвиги!

— Да уж какие там подвиги и какие такие особенные люди? Везде все, в общем-то, одинаковые.

— Ах, молчи, что говоришь! — в сердцах воскликнула Карина, и было непонятно, относится ли ее восклицание к смыслу сказанного или к движениям губ, мешающим ей работать. — Одинаковые?! А ты знаешь, например, что и принцесса Диана на шестьдесят вторую часть — армянка?! — На Диану Самсут отреагировала весьма вяло. — Да что там Диана. Ладно, бог с ней! А вот то, что наш великий полководец Александр Васильевич Суворов — армянин не на какие-то там части, а ровно наполовину!

— Как? — ахнула Самсут, испортив десять минут Карининого труда.

— А вот так! Мать у него была чистокровная армянка, Роза Манукян. И она ему так много рассказывала о своих предках, что в двенадцать лет Суворов даже сбежал из дома, чтобы посмотреть на могилы своих отцов! Конечно, его быстро поймали, но потом, уже главнокомандующим, он все-таки посетил родные места на Араксе и даже родственников нашел, дядю, кажется. — Известие о Суворове воистину ошеломило Самсут, и дальше Карина пустила артиллерию калибром поменьше, зато массированным обстрелом: — А академик Орбели, ну, тот, что в блокаду отстоял Эрмитаж!

— А я всегда думала, что он грузин…

— Нет, Самсут-джан. Он тоже наш! А Шарль Азнавур или Анри Верней? Читать любишь, а ведь тоже, конечно, не знаешь, что Анри Труайя — армянин? И у твоего любимого Эдмона Ростана дедушка тоже армянин.

— Ну, это ты врешь: он же внук наполеоновского мамлюка Рустама, турка!

— Нет, нет и нет, Рустам-то был армянином. И Мюрат, король неаполитанский, — тоже потомок карабахского армянина! Вот так и получается, что наш народ знают только по наносимым ему ударам — ведь даже ты, сама квартеронка, с высшим образованием… А, кстати, про войну, — снова вернулась к бомбардировке Карина. — Был такой генерал Мадатов, которого называли «русский Мюрат», лучший кавалерист русской армии, — так вот, он умер от скоротечной чахотки в три дня, когда осаждал одну турецкую крепость. И когда турки узнали о его смерти, то они сами предложили русскому командованию открыть на день ворота крепости, отпеть генерала в их армянской церкви со всеми военными почестями. Представляешь? И никто никого не обманул, целый день ворота были открыты, все ходили, и ничего. Такое уважение он вызывал у всех!

— А потом? — не совсем веря в такие чудеса, спросила Самсут.

— Суп с котом! Ворота закрыли и снова осаду начали. Небывалый случай в истории войн… Ну ладно, теперь смотри! — вдруг закончила Карина свои истории.

Самсут открыла глаза и ахнула.

Благодарное зеркало явило ей утонченный лик, в котором явно проступала древняя благородная кровь: тонкая горбинка носа, резные ноздри, глаза с поволокой, губы, отливавшие влажным блеском. Но, главное, помимо внешней красоты, в ее взгляде победительно сверкала красота внутренняя.

— Ну, ты прямо волшебница! — только и могла выдохнуть Самсут.

— Goh enk, — важно ответила Карина и рассмеялась. — С тебя, кстати, еще бутылка «Ахтамара» для Серёжки, не забыла? Ладно, подождет. Потом, с большого наследства отдадим. А пока надевай то свое платье, а-ля пятидесятые, с открытыми плечами, и вот тебе к нему туфли. — И Карина, подтверждая свое имя волшебницы, вытащила из мешка бархатные тупоносые туфельки, расшитые лиловыми цветами.

— Ах, здорово, прямо к платью!

— Еще бы, я их давно приметила у одной своей сотрудницы и теперь специально для тебя выпросила, на день.

На этот раз Самсут просто молча прижалась к подруге. Но Карина, которая терпеть не могла всех этих «телячьих нежностей», тихонечко высвободилась и впорхнула в гостиную. Там она извлекла из своей сумочки пластмассовый пузырек из-под витаминов, со щелчком откупорила и молча вытряхнула на ладошку Самсут изящный серебряный крестик на тонкой цепочке. Та посмотрела на крестик и возвратила его подруге.

— Бери-бери, — продолжала настаивать Карина. — Я себе новый купила — золотой, с бриллиантиками.

Она расстегнула две верхних пуговки блузки и с гордостью продемонстрировала приобретение. Тогда Самсут молча отогнула ворот маечки и показала немудреный крестик темного, словно окаменевшего дерева.

— Это еще что за щепочка? — сморщила носик Карина.

Самсут промолчала, спрятала крестик, отвернулась.

— Фамильный, что ли? — поинтересовалась подруга, явно пытаясь сгладить неловкость.

— Бабушкин… — после паузы тихо проговорила Самсут.

— Ладно, раз бабушкин, тогда другое дело… — Карина убрала пузырек с крестиком обратно в сумочку. — Ну, идем, что ли?..

И уже на улице, в садике, стараясь не поцарапать прекрасные туфли, она вдруг вспомнила о никак не разгадываемой и так и не разгаданной загадке про шашлык.